обманчив...
Друзья мои!
Люди, знающие меня довольно близко, подтвердят, что мне весьма редко свойственны пароксизмы ориентированной на деструктивность экзальтации, а мои знакомые так и вовсе, наверное, не представляют меня не в «адеквате». За сим призываю Вас насладится редкостным моментом – позволить мне излить душу!
И еще. Я буду сейчас ощущать себя просто виртуозом использования эвфемизмов и перефраз, сами понимаете какого, всем нам представляемого языка.
Вечер был достойным завершением сумбурного, сумасшедшего и курьезного дня. Он был, в противоположность последнему, самодовлеющ в своем умиротворении и спокойной, самодостаточной радости. Я сидела в лектории Музея изобразительных искусств и постигала прелести творчества Анри Матисса. Я ехала домой в относительно свободном вагоне в романтику час-пика, что само по себе прекрасно. Я недолго ждала на остановке запоздавший автобус, что тоже противоречит обыкновению.
Я всего лишь шла по пустынному поздне-вечернему тротуару вдоль шоссе по направлению к своему дому, не быстро и совсем уж не медленно. Я не оглядывалась назад. Я всегда убеждена, что если я иду поздно вечером по этой «дороге жизни», где у стольких людей вырывали сумки, били, лупили, колошматили по разным местам в поисках указанной добычи, то не в коем случае не нужно оглядываться – зачем показывать потенциальному обидчику свою слабость? В любом случае, это будет расценено им как трусость, а, значит, и желание сохранить при себе его гипотетический нехилый куш. Я даже не думала о рафинированной цветовой палитре Матисса в его лапидарных полотнах, которая давно мне столь симпатична; я даже не предавалась сентиментальным воспоминаниям о своей детской влюбленности в молодого человека, брата моей одноклассницы, вернувшегося недавно со стажировки в Японии, ехавшего со мной пять минут назад в салоне автобуса и не узнавшего меня. Я нисколько не думала обо всем этом. Я просто шла домой. К маме.
Все, что я услышала, - это быстро шаркающую об асфальт тень, в мгновение ока приблизившуюся ко мне со спины и брутально схватившую мою сумочку, висящую на правом плече. Далее очень стремительно я оказалась на асфальте, почувствовав удар непонятно где, но абсолютно точное его наличие, разбитую под брюками коленку и дырку в руке. Я недолго кричала этому ублюдку «отпустиииииииииииииииии!!!!!!!!!!!!!!», дабы не схлопотать по черепу one more time. А он уже колесящим бегом скрылся за углом немоего дома.
Это был единственный вечер за последние четыре месяца, когда я, возвращаясь домой около одиннадцати, не положила мобильный в карман. Я ехала в автобусе и вот-вот собиралась это сделать, да только почему-то мышечная память моих пальцев, привыкших расстегивать в таких случаях молнию на боковом кармане куртки, не повиновалась, видимо, сбитая столку, неожиданно новым неглубоким карманом на толстом осеннем пальто. Единственный вечер! Мой телефон, купленный недавно мамой на последние деньги!!!
С асфальта мне оставалось подобрать пакет с чехлом для гитары, двумя новыми, только что купленными книжками, блочной тетрадью со всеми универскими лекциями (
), лекциями по авангарду из «Пушки»!!! О, как я было счастлива осознавать это! У МЕНЯ ОСТАЛИСЬ ВСЕ МОИ КОНСПЕКТЫ, ВСЕ ЛЕКЦИИ!!! И ни капли мозгов в голове.
Постепенно я стала понимать, что в сумочке были еще и ключи от только что поставленных новых замков, на которые мама угрохала еще раз последние деньги, паспорт с указанием на точную дверь с этими замками, студенческий, полис, пластиковая, социалка и много, много, много еще….
Но главное не в этом. Сорванная уличным грабителем сумочка – случай ужасно тривиальный, не стоящий и капли драматизирования и имеющий вероятность произойти с каждым из нас. Плохо от другого.
Как бы больно мне не было, ни морально, ни физически, я должна зайти на порог дома к маме с беззаботным и вдохновленным лицом, зная, что ее ни к черту не годные нервы могут подвести в любой момент, и она свалится в очередной раз. Я не могу себе позволить быть в этом виноватой. Я слишком давно живу с пониманием ответственности за спокойствие своей мамы, слишком давно – с пониманием этого понимания. Как бы больно мне не было в подобных, да пусть и других, ситуациях, я просто обязана быть сама себе поддержкой. Документы? Да хрен, с ними, восстановлю! Подумаешь, побегаю, ладно! Улыбка. Ключи? Дорогие новые замки? Надо опять менять? Я не могу жить без телефона? Ну что ж поделать, заработаю за пару-тройку месяцев, пусть опять придется НЕ потратить долгожданную зарплату на вожделенную литературу и прочие духовные ценности… Улыбочка еще шире. Ну и ладно… Мамуль, ты главное, не волнуйся! Мамик, я люблю тебя.
Я не хочу, чтоб вы думали, что тут совсем уж все плохо. Просто моей маме слишком тяжело тянуть одной решение проблем в абсолютно всех аспектах жизни, потому что мой папа умер десять лет назад. Не думайте, что я жалуюсь, такое бывает. Просто нельзя все время осознавать, что ты везде должна быть психологом, выдержанным, уравновешенным, гипертрофированно самостоятельным человеком, и «никто, кроме тебя…», хотя и это-то полноценно не получается. Иногда очень хочется орать, кричать, плакать, обижаться, не признавать свою вину в том-то и том-то… Ан-нет, нельзя. Я не хочу расстраивать свою маму.
А сейчас мне не удалось скрыть свою тихую истерику, и я очень сильно обидела маму.
И мне просто захотелось Вам об этом рассказать. Поймите меня правильно. И, кажется, я хочу спать.
Люди, знающие меня довольно близко, подтвердят, что мне весьма редко свойственны пароксизмы ориентированной на деструктивность экзальтации, а мои знакомые так и вовсе, наверное, не представляют меня не в «адеквате». За сим призываю Вас насладится редкостным моментом – позволить мне излить душу!
И еще. Я буду сейчас ощущать себя просто виртуозом использования эвфемизмов и перефраз, сами понимаете какого, всем нам представляемого языка.
Вечер был достойным завершением сумбурного, сумасшедшего и курьезного дня. Он был, в противоположность последнему, самодовлеющ в своем умиротворении и спокойной, самодостаточной радости. Я сидела в лектории Музея изобразительных искусств и постигала прелести творчества Анри Матисса. Я ехала домой в относительно свободном вагоне в романтику час-пика, что само по себе прекрасно. Я недолго ждала на остановке запоздавший автобус, что тоже противоречит обыкновению.
Я всего лишь шла по пустынному поздне-вечернему тротуару вдоль шоссе по направлению к своему дому, не быстро и совсем уж не медленно. Я не оглядывалась назад. Я всегда убеждена, что если я иду поздно вечером по этой «дороге жизни», где у стольких людей вырывали сумки, били, лупили, колошматили по разным местам в поисках указанной добычи, то не в коем случае не нужно оглядываться – зачем показывать потенциальному обидчику свою слабость? В любом случае, это будет расценено им как трусость, а, значит, и желание сохранить при себе его гипотетический нехилый куш. Я даже не думала о рафинированной цветовой палитре Матисса в его лапидарных полотнах, которая давно мне столь симпатична; я даже не предавалась сентиментальным воспоминаниям о своей детской влюбленности в молодого человека, брата моей одноклассницы, вернувшегося недавно со стажировки в Японии, ехавшего со мной пять минут назад в салоне автобуса и не узнавшего меня. Я нисколько не думала обо всем этом. Я просто шла домой. К маме.
Все, что я услышала, - это быстро шаркающую об асфальт тень, в мгновение ока приблизившуюся ко мне со спины и брутально схватившую мою сумочку, висящую на правом плече. Далее очень стремительно я оказалась на асфальте, почувствовав удар непонятно где, но абсолютно точное его наличие, разбитую под брюками коленку и дырку в руке. Я недолго кричала этому ублюдку «отпустиииииииииииииииии!!!!!!!!!!!!!!», дабы не схлопотать по черепу one more time. А он уже колесящим бегом скрылся за углом немоего дома.
Это был единственный вечер за последние четыре месяца, когда я, возвращаясь домой около одиннадцати, не положила мобильный в карман. Я ехала в автобусе и вот-вот собиралась это сделать, да только почему-то мышечная память моих пальцев, привыкших расстегивать в таких случаях молнию на боковом кармане куртки, не повиновалась, видимо, сбитая столку, неожиданно новым неглубоким карманом на толстом осеннем пальто. Единственный вечер! Мой телефон, купленный недавно мамой на последние деньги!!!
С асфальта мне оставалось подобрать пакет с чехлом для гитары, двумя новыми, только что купленными книжками, блочной тетрадью со всеми универскими лекциями (



Постепенно я стала понимать, что в сумочке были еще и ключи от только что поставленных новых замков, на которые мама угрохала еще раз последние деньги, паспорт с указанием на точную дверь с этими замками, студенческий, полис, пластиковая, социалка и много, много, много еще….
Но главное не в этом. Сорванная уличным грабителем сумочка – случай ужасно тривиальный, не стоящий и капли драматизирования и имеющий вероятность произойти с каждым из нас. Плохо от другого.
Как бы больно мне не было, ни морально, ни физически, я должна зайти на порог дома к маме с беззаботным и вдохновленным лицом, зная, что ее ни к черту не годные нервы могут подвести в любой момент, и она свалится в очередной раз. Я не могу себе позволить быть в этом виноватой. Я слишком давно живу с пониманием ответственности за спокойствие своей мамы, слишком давно – с пониманием этого понимания. Как бы больно мне не было в подобных, да пусть и других, ситуациях, я просто обязана быть сама себе поддержкой. Документы? Да хрен, с ними, восстановлю! Подумаешь, побегаю, ладно! Улыбка. Ключи? Дорогие новые замки? Надо опять менять? Я не могу жить без телефона? Ну что ж поделать, заработаю за пару-тройку месяцев, пусть опять придется НЕ потратить долгожданную зарплату на вожделенную литературу и прочие духовные ценности… Улыбочка еще шире. Ну и ладно… Мамуль, ты главное, не волнуйся! Мамик, я люблю тебя.
Я не хочу, чтоб вы думали, что тут совсем уж все плохо. Просто моей маме слишком тяжело тянуть одной решение проблем в абсолютно всех аспектах жизни, потому что мой папа умер десять лет назад. Не думайте, что я жалуюсь, такое бывает. Просто нельзя все время осознавать, что ты везде должна быть психологом, выдержанным, уравновешенным, гипертрофированно самостоятельным человеком, и «никто, кроме тебя…», хотя и это-то полноценно не получается. Иногда очень хочется орать, кричать, плакать, обижаться, не признавать свою вину в том-то и том-то… Ан-нет, нельзя. Я не хочу расстраивать свою маму.
А сейчас мне не удалось скрыть свою тихую истерику, и я очень сильно обидела маму.
И мне просто захотелось Вам об этом рассказать. Поймите меня правильно. И, кажется, я хочу спать.